Приснилось, что потерял все деньги и документы. Оставил в зале, где шëл плохой панк-концерт, с которого не мог уйти: выходил в дверь и оказывался опять в зале, и так много раз. Потом как-то оказался на улице, причëм далеко от того зала. И без сумки, в которой всë. Когда понял, что случилось, надел кожаный намордник и тычками лица в наморднике забил насмерть прохожего. Потом вернулся в зал, а там начинается концерт классической музыки и вокруг чуть ли не все-все женщины, которых я когда-либо знал в жизни, одетые в светлые платья пастельных тонов и с жемчужными нитками на шеях, как в униформе. Рассаживаются по местам. А я начинаю искать свою сумку и всем мешаю. Когда протискиваюсь между рядами и с моего лица на платье одной женщины капает кровь, она вдруг вскакивает, выхватывает из сумочки железнодорожный костыль и всаживает мне в правый глаз. После чего я начинаю ходить восьмëрками на четвереньках по какой-то перемешанной с говном соломе и понимаю, что я какое-то четвероногое животное с очень неудобными короткими ногами, прикреплëнными по бокам от тела, а кровь с морды капает уже часто и очень крупными каплями. Вижу в говне и соломе, по которым хожу, свою сумку, но мне нечем еë взять, потому что чешуйчатые короткие лапы с неслушающимися пальцами, а на морде намордник. Чувствую невыносимое отчаяние и просыпаюсь.

Снилась хтоническая хтонь. Будто я с группой друзей и коллег в какой-то деревне, в тесном деревенском доме. По составу присутствующих трудно предположить, зачем мы там, никакой дополнительной информации нет. Мы частично сидим за столом с белой расшитой скатертью, частично стоим вокруг него. Какая-то массивная baboushka в платке по-казачьи хлопочет у стола — ставит на него алюминиевую кастрюлю с обгорелым грязным дном и, улыбаясь, говорит:

— Гречечка с колбасными очисточками — объеденье!

Все смотрят на неё, несколько охуев. Она продолжает:

— Кто не любит колбасные очисточки? Все любят! Гречечка с очисточками — главный деликатес!

Уходит, возвращается с большим бидоном, из которого разливает половником кефир в стоящие перед нами на столе гранёные стаканы, жестяные и керамические кружки. Потом ставит бидон на стол, опускает в него половник, оглядывает всех с игривым прищуром и спрашивает:

— К кефирчику какая первая приправка?

Все тупо молча пялятся на неё, ожидая — после очисточек-то — чего угодно.

— Лампасный хлебушек! — почти торжественно отвечает она на собственный вопрос и извлекает откуда-то большой нарезной батон, на который вдоль нашиты красно-сине-белые лампасы, как на спортивных штанах.

— Ну, признавайтесь — в детстве дрались за лампасный хлебушек?

На этом месте мой организм, видимо, не выдержал степени охуения и проснулся.

Уснул тут вечером, и приснилось занятное. Будто у меня в сознании был такой уголок — умозрительная просторная комната, заваленная старыми картинами и всяким милым хламом настолько, что стала тесной. В ней были большие окна, но они были в застарелой коричневой грязи, в пыли, в паутине, в высохших мухах, а также полузакрытые старыми шкафами и большими холстами в рамах, повёрнутыми лицевой стороной к окнам. В общем, очень милое уютное место. И будто я, когда совсем люто устану, мысленно переносился в эту комнату и там немного отдыхал. И вот я как-то совсем-совсем заебался, с трудом доковылял до лежанки, прилёг, прикрыл глаза, перенёсся мысленно в эту комнату — а там офис.

Приснилось, что борюсь с декадансом в России организацией школ-пансионов с телесными наказаниями и общественными работами.

Внутри школ все ходят в белом.

Младшие в свободное от занятий время рыщут по округе и смотрят, где что не так. Например, лестница на наклонном участке улицы пришла в негодность. Тогда старшие добиваются от городских властей, чтобы школе выделили бетон, арматуру, сварочные аппараты, доски для опалубки и т.п. И бригада старших девочек (не знаю, почему именно девочек, во сне было так) отряжается делать новую лестницу. А бригада старших мальчиков — пороть чиновников мэрии и взрослых, живущих возле этой лестницы.

Вечерами все при неярком свете (экономия!) молча пьют чай под “Кинг Кримсон” или слушают, как кто-нибудь из младших вслух читает Гомера.

А я над всеми этими школами называюсь “Смиренный уложитель порядка в системе гражданского роста”.

Снилось сегодня, что гуляю по промозглому декабрьскому городу с какой-то совсем юной девочкой, лет 18—28. И вот она видит в земле на том, что теоретически должно быть газоном, сырую грязную продолговатую ямку, ложится туда и протягивает мне руки. Ну я беру её за руки и поднимаю. А она обижается и говорит, что я её не люблю, раз не понял, что должен был лечь рядом с нею вот в это во всё и там, в общем, обнимать-целовать. При нуле градусов. В яме на газоне. Не выдержав безумия её укоров, я проснулся.

Через некоторое время уснул опять. Приснилось, что ходим с подругой по гигантской выставке где-то в провинции. Выставка под открытым небом и устроена как невероятных масштабов лабиринт из стендов со всякой фигнёй. И как-то мы потерялись друг от друга. Я достаю телефон — и роняю его. Смотрю туда, куда он упал, а там куча запчастей посреди камней, грязной травы и островков грязного снега. Я начинаю их поднимать и понимаю, что никогда не соберу из этого телефон. А её номера наизусть я не помню. И мы ещё не решили, в какой гостинице остановимся. А выставка — гигантская. И на ней очень много людей. В общем, найтись — почти нет вариантов, кроме случайности. И вдруг я вижу под ногами свой телефон. Целёхонький. Видимо, он просто упал туда, где перед этим кто-то уже разбил похожий телефон. Я поднимаю его и переполняюсь радостью настолько, что сразу опять просыпаюсь. Проснувшись, не успеваю отойти от сюжета, хватаю этот самый телефон и собираюсь немедленно звонить той самой подруге. Слава богу, что на стартовой заставке телефон показывает время. Было 03:20. В последний момент остановился. Отдышался, успокоился, встал и съел для успокоения две большие миски щей из кислой капусты. А потом, на остатке возбуждения мозга, ещё и больше половины посуды перемыл и завтрак приготовил.

Приснилось, что вокруг везде все мастурбируют. В транспорте, на фудкортах, в кино, в очередях в поликлинике. Люди, случайно начавшие дрочить одновременно где-нибудь в кафе, посматривают друг на друга с симпатией, заговаривают, иногда знакомятся. В частности запомнилось, как я шёл в какой-то кабинет для встречи с кем-то через некий спортивный зал, и там девушка и двое мужчин, дрочили на скамейке возле боксёрского ринга, ожидая, когда настанет их очередь идти спарринговать.

Приснилось, что товарищ устроил меня работать вечерами на кухню. Кухней руководил усатый пожилой мужчина, которого все звали Прапорщик. Я пришёл в первый раз на работу, и Прапорщик протянул мне луковицу и сказал:

– Кучерявь.

Я переспросил, он повторил:

– Кучерявь.

Ну, я взял нож и стал в меру умений и способности к интерпретации кучерявить.

Тут пришли другие сотрудники и спрашивают:

– Каких ещё фигурных овощных ножей ты не знаешь?

– Никаких, — говорю, — не знаю.

– А как же ты, например, дома режешь лук пирамидками?

– Никак, я его просто режу: кольцами, полукольцами и кубиками. И всё.

Они говорят:

– Мы тогда сами докучерявим, а ты иди в подсобку — там есть книжка про фигурные ножи. С картинками. Читай.

Ну я пошёл в подсобку и нашёл там книжку “Фигурные ножи и трофейное право”. Которая стояла рядом с книжками “Подгузники Тамерлана” и “Основы внутрисемейного использования электрошокера”.

Тут я проснулся, поразмышлял над этим и уснул опять. И мне приснилось, что я семилетний мальчик в домашнем рабстве, которого держат на полу в сарае, бьют и заставляют делать грязную работу. И я сбежал и прятался в общественном туалете, потому что там тепло и есть вода. А он оказался женским. Потому что во сне я вообще не знал, какие они бывают. И меня там нашла какая-то молодая женщина и повела меня куда-то и купила мне мягкие удобные белые ботиночки и красивый костюм. И мне вдруг стал так хорошо, что я подумал, что жизнь не такое плохое место. И с этими мыслями опять проснулся.