Выросла репка, выросла редька, выросли дайкон и редиска. А больше в год ничего не выросло. Кроме, разве, цены на хлеб, на картошку, на мороженую курятину, молоко, ливерную колбасу, кильку в томатном соусе, фарш “Украинский”, сосиски “Венские” с семятоком синтетического жира внутри. Дед и баба питались репой и редькой не первый год. Даже зимой от туалета-скворечника на дворе шёл стойкий и свежий запах репкоземельного элемента. Поначалу репку парили в сахаре, а редьку сдабривали маслом подсолнуха, но после, когда пенсия растворилась в невнятном из телевизора, а вскоре за нею и силы, стали то репку, то редьку просто варить в воде, а то есть сырой. И дух от этого повсюду в доме и на дворе стал совсем одинаковый, терпкий с ядрёной струёй. Особо в дух шло то, что дождя в год упало совсем ничего — репки были мелкие, что редиска, с сильным вкусом, душистые, и даже, бывало, звали видения. Впрочем, баба думала, что это от голода.

Когда видения пошли через строчку выложенной в туалет позапрошлогодней газеты, дед стал звать внучку. Внучка не брала трубку, и дед с бабой с каждым принесённым по проводам гудком мрачнели и сами начинали походить сперва на подвявшую жёлтую репку, потом — на чёрную редьку.

Зимой, в середине, когда закончился уголь, всё стало хуже. Дед бродил по двору с миской тёртой репы и звал околевшую семь тому Жучку. Баба пыталась чем подманить хоть кошку. Сама не знала — то ль приучить её греть пахнущее репяным соком сухое тело, то ли, прости господь, набраться смелости и пустить животное на еду и, если ухватит с силами, на воротник к старому, как сама баба, пальто.

Ни одна кошка при этом близко к бабе не шла, хотя в иные времена по дороге из магазина пушистые зверки вились в её ногах по пять и по шёст. Но зато в тамбуре и в сарае, в ящиках и мешках, где были сложены засыхающие и подгнивающие желтые, белые, розовые и чёрные корнеплоды, то и дело что-то миниатюрное, шустрое юркало, шуршало, скреблось и грызло. Грызло репку, грызло редьку, грызло сами мешки, стены, пол, будило поскрёбываниями, не попадаясь в глаза. И бабе казалось, что не она и не спятивший дед теперь хозяева в этом доме, а эти маленькие существа, название которых она уже не могла вспомнить.