Колобок понятный. Лежит-возвышается, жаркий, огромный, мягкий, как титька, и каменный, как сургуч, призрачный, будто кружок в глазу, и единовременно плотный и настоятельный. Пышет жаром – выси за ним краснеются, остывает – студенеет слюда. Смотришь на колобок и смотрится тебе хорошо. Однако же не моргни! Тот же миг – где колобок? Где жаркий? Где мягкий-каменный? Только растягивает глаз в прямоугольник окно и шуршит за ним, шелестит, грохочет и хлюпает. Ах, держат толстые стены! ах, высоко окно! Про двери здесь только Баюн слыхал. Он слыхал, да молчком сидит. Что же теперь, в ужас слечь? Без колобка самому клубком в кут забиться? Но вот поёт он жаром, грохочет изнутри себя под стеной, небо ражее под прямую кромку окна глядит. Ну же возьмусь за четвероногое отполированное не моими большими ладошками задолго-гладко, взберусь на его ровную спину, ухвачусь за ровное под окном, потяну – напряглися от плеча под кожей странные нити, боюсь рваться станут, но отпущусь – вниз далеко, пол пугает новым типом знакомства.

Вывернулся о конце неведомо, коленкою вылез в шумящее это, ставень открытый задел, после руку, выпрямил хребет, посмотрел – по утоптанной (кем, дедушка?) земле колобок плывёт, зелёные такие торчком пучками по бокам жжёт и морозит. Радостно на него смотреть, милый он, вспоминаю молочный дух его, печной жар, тестяную вязкость. Эй, колобок! Бегу следом – нагнать своё, самое изнутри, от пустого к полному.

Бегу, надо мной то ладонь, то облако, то же ситцевого чего край. А то мимо серое – задние лапы вперёд иных, голова ветер режет, за ней, одно и одно, мягкие вжались два полотна, в ней же глаз. В глаз раз только посмотреть – мутный, бешеный, теплится за ним страх и безумие. Кричит серое криком – не как дедушка, не как баюн, не как я, а как в этот раз только вот и услышал. Оцепенело в животе, стал, так смотрю.

И колобок стал. Серое его носом огромным нюхает, рот в голове отверзло – в нём щиты рыжие, сточенные, каждый с другой. Уж ли ему колобок терзать? Оглянулся я – окно высоко, и четвероногого или чего под ним нет. Снова на колобок, на серое посмотрел. Вот, пока встали, ближе идти, хоть чтоб до духа ноздрёй. Сторожко выдвинул правую ногу на шаг, после левую. Да так ступил внимательно, что верх за ногами не перенёс – качнулся, рукой схватился, держусь.

Тут загрохотал колобок. И не громко, а в дальнем куте несушки по три яйца сронили. И не тихо, а серое полотнища над головой растопырило, слушает, всем собой будто мечется, а с места не сходит. Догрохотал колобок – рокот отзвуком вперёд него укатился. Серое же обрубком вернулось и будто интерес потеряло. Поплыл жаркий-мякотный далее, по утоптанному.

А мне что же? Уже далеко и Баюн, припоминаю рисунок глаз – расплывается и складывается в иной, и дедушка – сколько пальцев на тёплой сильной руке? Раз, вспоминаю ещё, и ещё – да без слов для чисел. Уже и стену видно чуть-чуть, и тёмное теперь окно в ней. А колобок вот. Плывёт, катится онутри себя, духом и жаром сияние совершает. И хоть тоже далеко, а всё ближе. Что же, подбираю тяжесть себя – и за колобком впрыть.

Только понёсся – и внове стал. И колобок тоже не катится. А потому – высь впереди стемнела, задышала часто и влажно, вдруг прорезалась розовым языком. А языка вкруг – частокол острый, и не один, а один вверху, другой под. Жемчугом весь блестит, и глаза. Один по левую руку от колобка, другой по вторую. Лапы колоннами из вышины вниз. Вдруг одной колобка тронуло – загрохотал колобок. Страх с острым жемчугом рядом сел, спрятал язык в свои серые небеса, рокот колобковый послушал – да как завыл! Дырки со всего неба над ним собрались и в эту дыру огромную его вой пошёл. Стал страх с кем-то с той стороны разговаривать.

А колобок и опять поплыл.

Он поплыл, а я за ним тихонько пошёл. Только через плечо посмотрел и маленькую секундочку вспомнил что-то. То ли бабушку, то ли как в тесте её пальцы плясали. Для удобия сломил себе посох.

Колобок же до нового доплыл-докатился. Новое ярое, как сам он, огненное ещё, вьётся и крутится. Он зарокотал враз – огненное пронзительно в голос тявкнуло. И вдруг запели они вдвоём – рокот, тяв, быстрота и жар. И все точки воздуха прямо в них влетают и остаются. И набухают разом они, и ярятся, и из меня все точки в сторону их пошли, а меня покинули. Не стал я в этот раз становиться-ждать – побежал бегом. Знать не знал, почему испугался вдруг, а захотел напоследок тёплого завдохнуть, молочного и жаркого частью лица отведать. Потому верно чуял, что доброе не моё, круглое о квадрате окна забыло. Вот, к колобку я бежал, посохом себя стукнул, бросил его и опять бежал. А неразличимое уже в плотность новую завернулось и так закрылось, что будто был колобок, а будто и не то что не было его никогда, а будто то ли сказ чей, то ли это в животе такое подумалось.

Так и стал на утоптанном я один. Колобок, он понятный был, знаемый, а теперь как? Вот, скажем, магнитофон – что такое? А, допустим, синфазия? Гипросельхозпроект?